Еще 10 мелодий, которые всем известны, но мало кто знает их названия. Выпуск 6 | Пикабу

– Турсун, айда сюда! Скорее! Маме опять плохо…

Швырнув сорванную смокву в почти доверху наполненную корзину, юноша поспешил в дом. 

Мать едва дышала, но посиневшие пальцы нежно поглаживали руку младшей дочери, еще подростка.

– Онажоним [1], не умирай! 

Огромные миндалевидные глазища девочки медленно наливались слезами.

– Ничего, доченька, ничего… – прошептала Замира и закрыла глаза.

Порой ей казалось, что силы на исходе и давно пора смириться с неизбежностью смерти, но страх оставить детей сиротами заставлял ее, сжав волю в кулак, давать яростный отпор недугу. 

Порой ей казалось, что силы на исходе, но страх оставить детей сиротами заставлял давать яростный отпор недугу

А ну как умру? Что с ними станется? Глупые еще, несмышленые… Турсуну, самому старшему, двадцать три. Умен, конечно, не по годам, а все же слаба на него надежда: ни профессии стоящей, ни заработка крепкого, да и ветер еще в голове погуливает. Не по своему росту халат кроит. Все бы ему в стрелялки играть да за дармовым хлебом гоняться. Не понимает, дурачок, что в шальных деньгах шайтан прячется. 

Алтынгуль – та посерьезнее будет, но хрупка еще на себя такую обузу взваливать. Пятеро ртов не шутка! Куда ей, тростиночке, справиться? Самой бы на ноги встать да в девках хоть чуть подзадержаться. Как-никак восемнадцать лет всего. Кто знает, что судьбой уготовано? Упадет на добрую землю – цветком станет, в огонь упадет – пеплом рассыплется. Поди убереги!

Страшно за них… Ой, страшно… И то верно. Кто о бедолагах позаботится в это непростое время? В какую лазейку-щелочку юркнули те времена, когда люди держались друг за друга, словно петельки в вязаном полотне? Рассыпались все, раскатились, как перезрелые горошины из лопнувшего стручка. Каждый за себя… Трудно, ох, трудно жить стало…

Да, видать, такова уж их доля сиротская. Недолго мне осталось. Может, и пожила бы еще, да где же денег на лекарства напастись?

Сердечные приступы случались у Замиры все чаще и с каждым разом становились все свирепее. Долго так продолжаться не могло.

Однажды Турсун робко подошел к матери, нежно обхватил ее за плечи.

– Онам, уезжаю я.

Пиала выскользнула из рук женщины, с жалобным звоном разлетелась осколками.

– Куда?

«В Москву», – отводя глаза, признался сын и торопливо, словно убеждая самого себя, зачастил: «Но ты не волнуйся, онажон, я ненадолго. Вот подзаработаю тебе на лекарства и вернусь».

– Ох, ўғлим [2], зачем же в такую даль ехать? В своем доме и травяной матрас хорош, а в незнакомой земле одни ямы подстерегают. Вон дядя Шовкат помощников для уборки хлопка ищет, да и виноград созрел. Чем не заработок?

– Э-э, онам, да разве ж это деньги? Я в Москве за пару дней заработаю больше, чем за весь сезон у дяди Шовката. У них там в столице денег куры не клюют. 

Замира скептически покачала головой:

– Да кто ж тебе такие сказки наплел? Петух, сынок, всюду одинаково кукарекает.

– Все говорят… Москвичи лопатами деньги гребут.

– Эх, ўғлим-ўғлим… Говорят, где-то золото есть, а пойдешь – медяка не найдешь. Честный человек – он везде трудовую копейку пóтом орошает.

– Может, так и было раньше, – упорствовал сын, – только давно прошли те времена. Лишь дураки да неудачники горбатятся за гроши, а умные люди красиво живут, цену себе знают. 

– У жирного барана жизнь коротка, – в сердцах бросила Замира, но юноша лишь отмахнулся.

Сколько раз случались уже в семье такие споры-перепалки, и с каждым разом доводы Турсуна становились все жестче, словно питаясь душевными силами матери, заметно тускневшей на фоне категоричных заявлений сына. В последнее время она и возражать перестала, понимая бессмысленность своих усилий. «Раньше надо было о добрых всходах радеть», – корила она себя. Всю жизнь, почитая вековечную мудрость народа и заветы отцов, следовала женщина усвоенному с детства принципу: «Учись мудрости у того, кто прежде тебя износил рубашку». Да кто же знал, что дающие опору заветы дедов, с молоком матери ею усвоенные, станут для ее кровиночки все равно что пресная, безвкусная трава для дикого волчонка, вкусившего крови? Как, когда оказались они в разных мирах, не имеющих общих точек соприкосновения, а порой и диаметрально противоположных?

Кто же знал, что дающие опору заветы дедов станут для ее кровиночки все равно что пресная трава для волчонка, вкусившего крови…

Сегодня Турсун был настроен особенно решительно и казался отгороженным непроницаемой стеклянной стеной, не пропускающей ни звуков, ни тем более эмоций. Устав спорить, она обреченно спросила: 

– А жить где будешь? 

– Меня Анвар давно к себе зовет…

– Анвар? – ахнула Замира. – Да такого шалопая еще поискать. Помнишь, как он на козе по кишлаку скакал?

– Ну, когда это было? – запротестовал сын. – Он с тех пор сто раз поумнеть успел. Солидный теперь человек, в Москве его уважают.

– Уж не он ли этим хвастал?

– Ну, допустим, он… И что с того?

– А то, что осел и в Мекку сходит – чистым не будет. Пустозвон твой дружок похлеще любой собаки брехливой.  

– Зачем ты так, онам? – обиделся Турсун. – А помнишь, как он Алтынгуль нашу от собак пастуха Эргаша отбил? Что сталось бы с сестренкой, если бы не Анвар? Представить страшно…

Растерялась мать: было такое, что правда, то правда. Хорошо, конечно, что не забывает Турсун добра, но… 

– А посчитай, сколько раз он тебя подводил, обманывал; сколько раз слова пустые на ветер бросал… Нет, что ни говори, но никогда кривое дерево не выпрямится, как ты ни старайся, – осторожно возразила Замира.

– Ну, когда это было! Повзрослел, поумнел, остепенился…

– Не верю я, ой, не верю, – усомнилась мать. – Такие, как Анвар, если и умнеют, то не на доброе…

Вместо ответа Турсун упрямо набычил голову – значит, переубеждать его бесполезно, но женщина все же попыталась предпринять еще одну, последнюю попытку, втайне надеясь на чудо.  

– Не уезжай, сынок, – тихо попросила она. – Лучше на родине быть чабаном, чем на чужбине султаном.

– Вот увидишь, онам, все будет хорошо.

***

Шум, гам, толчея… Суетятся и почему-то спешат высыпавшие из вагонов пассажиры; величественно расталкивая людские потоки, словно океанский лайнер-ледокол, раздвигающий мощным корпусом глыбы-торосы, уверенно шествуют носильщики. Суматошно несутся к нужному вагону встречающие… У любого с непривычки голова закружится. 

Перрон давно опустел, и Турсун успел прийти в себя от этой круговерти, а друга все не было. Куда идти?

Еще не желая поверить, что ждать бесполезно, он нетерпеливо набрал единственный номер, забитый в памяти телефона.  

– Анвар, ну где же ты?! Я уже сорок минут здесь торчу!

– Прости, ука [3], замотался… Ты вот что… Бери такси…

– Какое такси? Я приехал деньги зарабатывать, а не швырять!..

– Ладно, ладно, не психуй! Записывай тогда, как своим ходом добраться…

Если бы Турсун летел из Узбекистана на самолете, воздушное путешествие заняло бы у него столько же времени, сколько дорога от вокзала до съемной квартиры друга. Этот факт стал уже второй за день и отнюдь не последней неожиданностью.

***

Приди Анвар на вокзал, они бы, пожалуй, разминулись – так изменился он за время разлуки. Худенький, юркий подросток стал крепко сбитым, заматеревшим мужчиной – никогда не скажешь, что это бывший одноклассник. Сейчас он поджидал гостя на конечной остановке автобуса, зябко поеживаясь в тоненькой болоньевой куртке и почти сливаясь с быстро сгущающимися сумерками.

– Ассалому алейкум, ука! [4] – деловито поприветствовал он друга и, не дожидаясь ответа, протянул руку. 

После обмена крепкими рукопожатиями хозяин повернулся и молча зашагал к огромному пустырю по узкой зигзагообразной тропинке, протоптанной среди пожухлой травы. Турсун уныло поплелся за ним, дивясь переменам в характере друга. Однако путь показался ему нескончаемо долгим.

– Куда мы идем? – заволновался он.

– Потерпи, скоро дома будем, – заверил Анвар и на сей раз не обманул.

Правда, дом одноклассника представлялся Турсуну несколько иначе. По крайней мере, он никак не ожидал увидеть приземистое заброшенное здание, похожее, скорее, на барак или сарай и казавшееся абсолютно безлюдным. Оно одиноко замыкало пустырь и не подавало никаких признаков жизни. Впрочем, жизнь в нем бурлила и кипела, – да еще как! – стоило лишь перешагнуть порог.

Разделенное на комнатки-клетушки, оно кишело людьми, но черная пленка, затягивавшая окна, надежно скрывала их от постороннего взора. 

«Аллах милосердный, куда же я попал?» – ужасался Турсун, минуя закутки-каморки с орущими детьми, рядами двухэтажных нар-кроватей и брезгливо стряхивая падающих с потолка тараканов.

Однако в комнате Анвара он вздохнул с облегчением: здесь было сравнительно тихо и почти уютно. Во всяком случае, впервые за всю «экскурсию» по общежитию-кишлаку Турсун увидел двуспальную кровать и самый настоящий телевизор!

Худенькая женщина с огромными, похожими на переспелые вишни глазами накрывала на стол, а двое детишек, мальчик и девочка, сосредоточенно складывали башню из ярких кубиков.

– Твои? – удивился Турсун.

– Мои. Темир и Зухра. 

– Что же ты не предупредил? Я бы гостинцев привез…

– А, ладно, – небрежно махнул рукой Анвар. – Ну, а это, знакомься, меҳрибоним [5].

Женщина стыдливо потупила голову, Турсун неловко кивнул.

За ужином хозяин изложил программу завтрашнего дня:

– Значит, так: познакомлю тебя с Валентиной Петровной. Постарайся ей понравиться – от этого зависит, на какой участок она тебя определит.

– А кем работать?

– Дворником, кем же еще?

– Дворником… – разочарованно протянул Турсун.

– А что ты хотел?! – возмутился Анвар. – Люди месяцами должности дожидаются, а ты на все готовенькое пожаловал… Ладно, давай спать – мне вставать рано. 

***

Ворочаясь на жестком полу, Турсун уже жалел, что приехал, и с тревогой ожидал рассвета, однако под утро, утомившись от невеселых дум, заснул как младенец. Друг разбудил его ближе к одиннадцати часам:

– Вставай, вставай быстрее: Валентина Петровна пришла. 

Наскоро умывшись, Турсун предстал пред светлые очи начальницы-гренадера, поражавшей внушительностью своей фигуры.

– Ну, и откуда ты такой? – окинув неодобрительным взглядом худосочную фигуру, поинтересовалась работодательница.

– Из-под Термеза.  

– В Москве впервые?

– Да.

– Значит, так. Друг твой за тебя просил. Беру тебя пока на испытательный срок. Справишься – поглядим, что дальше с тобой делать. 

– Рахмат, ҳурматлик [6].

–Ладно, потом поблагодаришь. Зарплату тебе назначаю шесть тысяч. Пятьсот рублей будешь за жилье платить. Метлу, лопату у техника-смотрителя получишь. Она тебе и участок покажет. Все понял?

– Рахмат, ҳурматлик.

– Вот заладил, как попугай… Иди приступай к работе!

Часто Турсун вспоминал мудрые увещевания Замиры и начинал осознавать ее правоту, но гордость не желала признавать ошибки

Так начались трудовые будни, вовсе не похожие на рай, нарисованный в сладкой мечте. Все чаще Турсун вспоминал мудрые увещевания Замиры и в глубине души начинал осознавать ее правоту, но гордость не желала признавать свои ошибки. 

Подкрепляя силы опротивевшим «Дошираком», он улетал воспоминаниями в родной дом, к теплым материнским рукам, вынимающим из печи мягкие, пышные лепешки; к тенистому, пусть и крошечному, но щедрому саду, тучно изобилующему сочными плодами.

Хоть и отказывал себе юноша порой в самом необходимом, хоть и питался впроголодь, откладывая лишнюю копеечку для матери, денежные накопления оставляли желать лучшего, да еще и Валентина Петровна, пользуясь его безотказностью и покладистостью, не упускала случая продлить его рабочий день на три-четыре часа, а повод, разумеется, всегда находился.

Впрочем, и этот нелегкий период вскоре превратился в ностальгическое воспоминание. 

***

Однажды Турсун, заметив необычное движение в бараке, почуял неладное: обитатели нелегального, как выяснилось, общежития быстро, словно по команде, заметались и, юркнув в свои клетушки-каморки, позапирали двери на замки. Не успев опомниться, он тоже оказался втянут кем-то в тесную, душную комнатушку. 

– Что происходит? – поинтересовался он у соседа, но тот лишь грозно шикнул в ответ.

За дверью слышался топот бегущих ног и громкая ругань Валентины Петровны. Вскоре все стихло, но ненадолго. Как только потерявшие бдительность жильцы стали выползать из своих норок, раздалась зычная команда: «Документы достали, быстро! Марш на выход!»

Так Турсун познакомился с московской полицией и потерял хоть маленький, но стабильный заработок, а заодно и крышу над головой. Впрочем, не он один. 

– Считай, брат, легко отделались, – хорохорился Анвар. – Скажи спасибо, что на родину не отправили или не посадили.

– А что, могли? – испугался Турсун.

– Да запросто! Но ты, главное, не тушуйся: со мной не пропадешь.

Глядя на уверенность друга, Турсун приободрился и всецело положился на него, тем более что товарищ, пустив в ход многочисленные связи и знакомства, помогал кое-как перекантоваться с жильем. Денег, правда, не прибавлялось, и скудные средства, отложенные на лекарства для Замиры, таяли не по дням, а по часам. Так прошло три недели.

Наконец, одноклассник пришел домой сияющий в сопровождении плотного крепыша с кудрявой шевелюрой смолянисто-черных волос.

– Артур, – представился гость. 

– Он на стройке работает, – пояснил Анвар. – Большой человек. У него там все схвачено. Обещал и нас устроить.

В подтверждение его слов визитер важно кивал и ласково жмурил глаза.

– А что делать надо? – обеспокоенно спросил Турсун. – Я ведь на стройке не работал никогда.

– А что ты умеешь? – вопросом на вопрос ответил Артур.

– Ну… землю копать.

– Вот и отлично. Будешь копать, – рассмеялся гость. 

– Простите, а какая зарплата?

– Не бойся, не обижу. Сорок тысяч устроит?

– Конечно!

– Значит, договорились. Давай паспорт. 

– Зачем?

– Печать поставлю. 

Шлепнув штамп, он попрощался, пообещав:

– Ждите через три дня.

– Почему так долго?

– Э, какой ты нетерпеливый, да?! Думаешь, так легко все уладить?

Однако появился Артур лишь через месяц; бегая глазами, объяснил:

– Не согласился начальник вас взять. Пришлось другую стройку искать, даже взятку дать. А что делать? Артур слово держит: сказал «устрою» – значит, устрою. Правда, траншеи уже рыть не надо. Будешь машины разгружать, бетон месить. Ну, и зарплата немножко меньше.

Знал бы Турсун, насколько меньше, вряд ли согласился бы лезть в новую кабалу, которая затянулась на долгих три месяца, показавшихся нескончаемыми. Если, работая дворником, он хоть понемножку, но откладывал на лекарства, то теперь практически все деньги уходили на еду, да и продуваемый всеми ветрами полигон значительно уступал бараку по степени комфорта.

По истечении контракта Артур исчез, а фирма-наниматель была объявлена банкротом. 

***

– Эх, целый месяц бесплатно проработали! – посетовал Турсун. – И что теперь делать? Как жить? 

– Потерпи пару месяцев – и все наладится! – беспечно заверил Анвар. – Уже сколько раз так было. Не отчаивайся, брат, – выплывем.

– Тебе хорошо говорить: у тебя жена, связи… Конечно, не пропадешь. А мне как быть? Не воровать же! И домой не уедешь – денег даже на билет не наскребется, не говоря о лекарствах. Может, дашь взаймы? 

– Э-э, мы так не договаривались, чтобы ты мне на голову садился! – возмутился одноклассник. – Приюти тебя, на работу устрой… А теперь еще и денег дай? Совесть есть?

– Прости, – стушевался Турсун, – я просто не вижу выхода. Случись что с мамой, не прощу себе.

– Есть один быстрый способ деньжонками разжиться – через интернет, – после некоторого колебания предложил Анвар. – Я, правда, им не пользовался… Но ребята рассказывали, как это работает. 

– Научишь меня? 

– Отчего ж не научить? Вступай в «Одноклассники» – самый подходящий для этого дела сайт; находи группу для чувствительных старушенций – любительниц кошечек-собачек, например… Выбирай среди участниц самое доброе и наивное лицо…

Не откладывая дела в долгий ящик, Турсун послушно последовал рекомендации друга и, зарегистрировавшись в соцсети, взялся за поиск подходящих групп, что не заняло много времени.

– Вот, смотри: «Помощь бездомным животным»… – неуверенно предложил он.

– Молодец! – одобрил Анвар. – Самое то. 

Присоединившись к группе, Турсун стал просматривать фотографии участниц. Как и предсказывал друг, большинство профилей было открыто, и в глядящих оттуда лицах читались простота, доброта, доверчивость, а одно из них поразительно напоминало мать – аж сердце дрогнуло. 

Все еще не догадываясь, зачем это надо, но полностью полагаясь на земляка, юноша показал ему выбранную кандидатуру.

– Вот и отлично! Можешь ведь, когда захочешь. А теперь действуй.

– Как? – не понял Турсун.

–Какой же ты бестолковый! Все тебе разжуй! Короче, расклад такой: знакомишься с этой теткой… 

– Та-ак… И дальше что?

Тяжело вздохнув, Анвар снисходительно объяснил:

– Сначала в доверие втираешься, в друзья напрашиваешься, потом телефончик просишь, то-се… 

– Ну, хорошо… Познакомлюсь, подружусь… А план-то в чем?

Закатив глаза, словно жалуясь на недогадливость Турсуна, Анвар раскрыл свою козырную карту:

– А дальше «были денежки ваши – стали наши». Снять их с телефона не проблема. 

– Нет, ну я так не могу…

– Не можешь так не можешь! – рассвирепел Анвар. – От меня что тебе надо?! Можно подумать, это у меня мать болеет!

– Ну, ты не обижайся… Просто как-то… Ладно, я попробую. 

– Главное, на жалость, на жалость дави! – напутствовал приятель.

***

«Извините, ви очень добрый мама».

К восточным гостям на своей странице она уже привыкла, но впервые рука ее предательски дрогнула: доброй мамой ее еще не называли

Лидия Васильевна улыбнулась. К восточным гостям на своей странице в «Одноклассниках» она уже привыкла; и над дежурными комплиментами иронично посмеивалась, хладнокровно удаляя чаты захожих ловеласов; и виртуальными букетами не обольщалась, безжалостно отправляя их в корзину. Однако впервые беспощадная рука ее предательски дрогнула: доброй мамой ее еще не называли. 

Справедливости ради, в последние годы статус «бабушка» стал для нее гораздо привычнее и ближе, но кто же откажется от ласкового звания матери?

Бедная как церковная мышь, Лидия Васильевна, довольствуясь скромной пенсией, давно жила одиноко в просторной квартире: подросшие дети, выпорхнув из родного гнезда, сами стали папами-мамами, хотя и старались навещать ее по мере времени, сил и возможностей. На житье-бытье она им не жаловалась, концы с концами мужественно сводила и даже умудрялась копеечку нищим подавать. На мечте поглядеть мир рядовая московская пенсионерка не без сожаления поставила крест, ну а недостаток общения компенсировала молитвой, посещением храма и, что греха таить, поиском виртуальных собеседников-единомышленников.  

Отвечать на реплику Турсуна старушка не стала, но и удалять ее, вопреки обычаю, не поспешила – чем-то задела она за живое душу. Впрочем, в тот вечер Лидии Васильевне было не до «Одноклассников»: угораздило же ее испробовать действие «Шуманита», купленного недавно по акции в соседнем супермаркете! Попав на руку, «чудо-средство» моментально продемонстрировало свою эффективность, разъев кожу до крови. Обезумев от боли, женщина инстинктивно схватила пузырек со святым маслом и смазала рану – боль мгновенно утихла. 

Вместе с вернувшейся способностью соображать пришла в голову и здравая мысль изучить советы по первой неотложной помощи. Они были неутешительны: никакого масла, никаких мазей! «Чего уж там, – устало подумала Лидия Васильевна, – что сделано, то сделано. Придется, видимо, завтра в поликлинику идти. А сейчас, в два ночи, какие тебе врачи? Спать!»

Наутро, однако, никаких грозных последствий, предсказанных интернетом, не обнаружилось, раны затянулись, интерес к жизни вернулся, а к вечеру чудесно исцеленная рука уже выстукивала на клавиатуре сообщения заочным подругам.

Пару дней спустя восточный гость напомнил о себе новым сообщением: «Извините, я не хотел вас обидеть. Просто ви очень похожий на моя мама». Судя по IP-адресу, писал он из Москвы. «Бедный мальчик, небось на заработки приехал. Домашний, видно, ребенок; одиноко ему на чужбине», – решила Лидия Васильевна и сочувственно спросила: «Скучаете по дому?» «Очень, – обрадовался Турсун. – Можно я буду вас мамочкой называть?» – «Милый мальчик, я понимаю, что тебе холодно и бесприютно в большом незнакомом городе… Но разве заменит чужая женщина родную мать?»

Так завязалась их переписка.

Турсуну и придумывать ничего не требовалось – он писал все как есть, умалчивая лишь о своих намерениях. До победного шага оставалась пара-тройка кликов, но… 

Хоть и витала московская пенсионерка в заоблачных высях, хоть и глядела на мир сквозь розовые очки, однако утрированная беспомощность молодого собеседника настораживала. 

«Чем поможешь при таком бедствии души? Разве что молитвой…» – и богобоязненная женщина с чистым сердцем стала горячо молить Спасителя о душе-подранке

«Да что же он как птица подбитая? – удивлялась Лидия Васильевна в глубине души. – Птенец желторотый, и тот опериться спешит, а этот… ровно грудное дитятко, всем ветрам открытое. Не за ручку же его водить! Чем ему поможешь при таком бедствии души? Разве что молитвой… А что? Неплохая мысль!» И богобоязненная женщина с чистым сердцем стала горячо молить Спасителя о душе-подранке, о ее умирении и исцелении, о даровании виртуальному знакомцу милости и утешения. 

Только – вот странность! – Турсун писать перестал, внезапно и резко, словно его и не было. «Уж не случилась ли с парнем беда? – заволновалась Лидия Васильевна. – Зря я у него адрес не взяла…» 

Попереживав несколько дней, женщина вдруг вспомнила, что он собирался поехать домой после осуществления какого-то плана, – тем и успокоилась.

***

А Турсун и впрямь вернулся на родину, только воле его не суждено было сбыться – жизнь все по-своему повернула.

Как снег на голову свалилась халтура: Валентина Петровна в ожидании какой-то высокой комиссии вспомнила об уволенных дворниках и в авральном порядке припрягла их к возведению «потемкинских деревень». Дело двигалось споро; руки, привыкшие к любому труду, играючи справлялись с черной работой, а щедрый материальный стимул служил гарантированным ускорителем процесса.

Турсун был на седьмом небе: это же надо, за несколько дней заработать на билет! А если взять места подешевле, то, пожалуй, и на подарки кое-что наскребется. Может, тогда и не отжимать деньги у этой старой наивной москвички? С другой стороны, не возвращаться же домой с пустыми руками!

В один из таких моментов, когда душа юноши металась между нравственным чувством и циничным житейским расчетом, на экране телефона высветился номер Алтынгуль. Это был всего второй ее звонок в русскую столицу, и Турсун не без опаски нажал зеленую кнопку: не случилось ли чего дома?

– Яхшимисиз? [7] – обеспокоенно спросил брат после традиционного обмена приветствиями.

– Оҳ, биродар, муаммо! [8] – сквозь слезы пролепетала сестра.

– Что? Что произошло? Да говори же!

Но девушка лишь плакала, перемежая горькие всхлипывания бессвязными междометиями и обрывками фраз. Из всего сказанного Турсун понял лишь одно: заезжий шабашник, подрядившийся строить дом председателю, каким-то образом втерся в доверие Замиры и ограбил ее до нитки.

– Не плачь, кичик сингил [9], – попросил юноша и, сжав кулаки, пообещал: – Я сегодня же вылетаю. Будь уверена, я непременно найду этого мерзавца и как следует отомщу за мать. Мыслимое ли дело обидеть старого человека?